Марк Десадов - Нолемоций "Я - мясо" ________________________________________________ Нолемоций Я – МЯСО (по мотивам Долчета) Повестка на бабобойню пришла неожиданно. Конечно, я всегда была к этому готова, как и все девушки и женщины в нашем городе. Это должно было произойти рано или поздно, без этого не бывает, это естественно. Вот и я прожила предыдущую часть своей жизни, я любила, ходила на работу, растила детей, радовалась, скучала – я все это делала, я все это сделала, для меня настало время перехода, гусеница должна превратиться в бабочку, я должна стать мясом. Вкусным мясом. Все эти мысли вихрем за доли секунды пронеслись в моей голове, пока я смотрела на государственного служащего на пороге моего дома. Все было именно так, как нас, девочек, когда-то учили в школе на уроках Закона. Даже вид у него был какой-то типичный, как на картинках в учебнике. Он назвал мою фамилию, я машинально что-то ответила, кажется, даже что-то подписала. Я не упала в обморок, но мои мысли улетали далеко от тела и от этого чиновника, периодически в висках стучало "Все!". Теперь не надо домывать посуду, я так и не успела постричь травку на лужайке – все это уже не имеет никакого значения, я перехожу в следующие состояние, я закончила. Не зря девочек учат не иметь длинных дел, не иметь финансовых отношений, повестка от Комитета Эстетики может прийти в любой день, в любую минуту. Вот так, как мне сейчас. Неожиданно. Мысли продолжали улетать, я вспомнила школу, первые уроки Закона. Помню, как мы даже поспорили с преподавателем – разве так может быть, чтобы женщина никогда не переживала свой сороковой день рождения, и в то же время никогда не знала, в какой день ей придет повестка? Ведь, предположим, какая-то дожила за два дня до своего сорокалетия – тогда она уже будет знать, что повестка придет завтра, а знать день она по закону не может. Следовательно, за три дня до дня рождения она может быть уверена, что повестка придет только завтра, не позже. Опять нарушение закона, знать – нельзя. И так далее, за четыре дня до сорокалетия остается только третий день... Получалось, что повестка придти не может. Преподаватель улыбался, говорил – увидите, доживете, придет, и придет неожиданно. Дожила. Государственный чиновник скучающе посмотрел на меня и сказал: – Ну, давай быстрее. Я только тут вспомнила, что надо делать по Закону, и чего от меня ждут. Во-первых, следовало раздеться. Я тут же с ужасом подумала – чистое ли на мне белье сегодня? Бывали дни, когда я ждала повестку, специально одевалась во все аккуратненькое, часами смотрела в окно. Но – повестка всегда приходит неожиданно... Я вспомнила свои трусики и немножко успокоилась – нет, все нормально. Раздевалась я не быстро и не медленно, как ватная кукла. Чиновник не отворачивался, даже иногда скользил взглядом по моему телу, в какой-то момент мне даже показалось, что он хочет потрогать мою грудь. Мне вдруг захотелось секса. Любого, с кем угодно, с этим чиновником, с его портфелем, с Джимом, со стариком-соседом, сама с собой... Эта мысль возвратила меня к реальности, я вспомнила, что по Закону мясо не имеет права ничего хотеть. Эта мысль вдруг возбудила еще больше, мне вдруг захотелось, чтобы меня оттрахали как мясо, чтобы со мной делали все, что угодно, пусть мне будет больно, я не имею права ни на что, пусть же этим воспользуются! Чиновник приказал мне занять позу. Имелась в виду классическая "первая поза", я вдруг подумала, что в жизни все оказывается не так, как на уроках. На уроках казалось – ничего сложного, нужно просто стать на коленки, наклониться, коснуться лицом пола и вытянуть руки вперед. Но сейчас я почему-то сначала подумала, вымыла ли я пол. Улыбнулась сама себе – ну разве это может иметь какое-то значение... Потом поняла, что в этой позе я буду выставлять напоказ, фактически предлагать чиновнику только одно свое место. Всего остального как бы и нет, все остальное неважно. Впрочем, все остальное действительно неважно, я – мясо, я должно выставить вверх филейную часть. Нет, все-таки должна. Может быть, я и мясо, но мясо со всей очевидностью женского пола, не зря мужчинам не приходят повестки на бойню. Я прожила свое человеком женского пола, и никто никогда не называл меня мальчишкой, теперь я мясо женского пола, я перешла, но я женщина! Я обнаружила, что додумываю эту скупую мысль, уже находясь в позе номер один. Мое лицо было прижато носом к полу, руки вытянуты вперед, ноги выше колен вертикальны, "филейная часть" предоставлена чиновнику. Меня охватила новая волна возбуждения, кажется, я начала мелко дрожать и непроизвольно раздвинула коленки. Ну что он там возится? Не видит, что ли, истукан государственный... Стоп, у мяса не может быть таких мыслей. Я еще не завершила переход, меня еще держат морали предыдущего периода. Я не имею права хотеть. Да, но чего он возится, чего дальше? Я услышала звуки открываемого портфеля, что-то там пощелкало, кажется, он что-то вставил в розетку. Тишина. Мне захотелось повернуть голову, но я знала, что не имею права это делать. Подумала, что вполне можно помечтать. О чем мечтает мясо? О будущем – глупо, мое будущее от меня не зависит. Хотя, конечно, хотелось бы быть вкуснее. О прошлом – не хочу, я хорошо прожила прошлое, иначе мне не пришла бы повестка. Остается мечтать о настоящем. А настоящее – это моя подрагивающая от холода и возбуждения филейная часть, не может же такого быть, чтобы мной никто не воспользовался. Я представила себе, как в меня что-то входит. Желательно большое и теплое, пусть сначала входит медленно. Мысль мне понравилась, она успокаивала, я начала дышать ровнее, чаще, мечталось хорошо. Из этого состояния меня вывела сильная боль в ягодице, запахло жареным мясом, я упала вперед. Первая мысль – что это? Вторая – какая разница? Мне, мясу, не дано право оценивать окружающий мир. Сопротивляться или даже оглядываться совершенно не хотелось. Было больно, но как-то не противно больно, даже мечта о настоящем не стала уходить полностью. Я представила, что это сделал тот, кто только что водил во мне большим и теплым, сделал, чтобы усилить мои и свои чувства. Я не открыла глаз. Ягодица ныла. В прихожей пахло жареным. Жареным мясом. Стоп, но мясо – это же я? Пахнет жареной мной? Ну конечно, как я сразу не догадалась – меня просто клеймили. Это же так просто и понятно. Он включил в розетку свой специальный паяльник, потом поставил на мне соответствующее клеймо с номером. Конечно. Не нужно сильно отвлекаться от действительности, помечтать я еще успею, нужно вспоминать Закон, что я должна делать дальше. Кажется, я должна встать и поблагодарить чиновника. Как-то специально... Вспомнила! Я поднялась на колени, потом встала во весь рост. Повернулась к чиновнику и сказала фразу из учебника: – Спасибо, ценитель. Теперь всех мужчин я должна называть Ценителями и исполнять все их приказания. Чему учат мальчиков на уроках Закона – я не знаю, занятия отдельно. Наверное, они готовы к моему такому положению. Как, впрочем, готова и я. Все-таки хорошо нас учили. Ничего сложного. Сейчас чиновник уйдет, оставив дверь открытой. Я должна буду выйти вслед за ним, закрыть дверь и пешком идти на бабобойню. Это не очень далеко, так сказать, соседний конец города. Идти я буду одна, с дымящейся от клейма задницей, идти обязана медленно и должна слушаться каждого мужчину. Нет, не так. Это раньше они были для меня мужчинами, теперь – ценители, гурманы, они понимают толк в мясе, их учат этому на уроках Закона, а мясо – я. Чиновник собрал свои нехитрые приспособления, вышел. Оставил дверь открытой. Я вышла за ним. И только тут мне стало стыдно. Я стояла на пороге своего дома. Голая. Меня могли видеть соседи, меня видели прохожие на улице. Соседский мальчишка присвистнул, бросил самокат и куда-то убежал. Остальные не бегали, не суетились, им все было понятно уже тогда, когда они увидели машину чиновника около моего дома. Или раньше. До сих пор не знаю, как мужчины (ой, ценители) узнают, когда придет повестка очередной их знакомой. Явно заранее. Крыльцо было достаточно высокое, на меня дул легкий ветерок. Я стояла на виду у всей улицы, голая, меня наверняка рассматривали из-за всех занавесок, прохожие останавливались, показывали пальцем. Мне захотелось броситься назад и закрыть за собой дверь, в лицо ударила краска. Из розового стыд стал ярко-малиновым. Я не могу идти дальше. Я не пойду. "То есть как это – не пойду?!", – перебил меня другой внутренний голос. Ты рассуждаешь как та, которая еще не перешла в новое состояние. Ты же сама часто представляла, как гордо пойдешь по городу на бабобойню, как торжественно будешь нести свое вкусное тело, как тобой будут любоваться и записывать номерок на заднице, чтобы знать, что потом спрашивать в гастрономе. Надо идти. Я спустилась по лесенке, вышла за ворота, закрыла за собой калитку. Повернулась, медленно пошла по улице. Мне вдруг почему-то начали очень мешать руки, их просто некуда было деть. Махать ими в такт движению получалось как-то неестественно, карманов не было. Может, скрестить их на груди? Я уже не помню, запрещал ли это Закон, но я никогда не видела, чтобы шедшее мясо так делало. Скрестить их на затылке, пусть меня лучше видят? Нет, как-то театрально. Попробуем держать их вниз, слегка помахиваем в такт шагам. Нормально. Передо мной неожиданно возник сосед-старикашка, мистер Гарднер. Он поманил меня пальцем. Я кивнула, и приготовилась идти за ним. Он распрямил палец и требовательно направил на меня. Я поняла и произнесла: – Да, ценитель. Он удовлетворенно кивнул и, не оборачиваясь, пошел к своему дому. Я пошла за ним. У двери была небольшая заминка с замком, я покорно ждала в двух шагах сзади. В голове не было ни единой мысли, от этого начала болеть обожженная клеймом нога. Все-таки очень больно. Интересно, как выглядит клеймо? Там только цифры или картинки? Я попыталась оглянуться на себя и подтянуть вперед красную кожу, но в этот момент дверь открылась, и я вошла в дом вслед за мистером Гарднером. Я и раньше бывала в этом доме, все-таки соседи. Мистер Гарднер был добрым старичком, он пережил уже трех жен. С последней, Сюзи, мы были даже немножко дружны, часто сплетничали под деревьями моего сада. Когда Сюзи ушла по повестке, мистер Гарднер забрал положенную ему половину туши, ее хватило надолго. Помню, мы с Джимом целую зиму ходили к нему "на ребрышки Сюзи", приготовлена она была действительно отменно. Меня бы так. Мистер Гарднер приказал мне залезть на стол. Я даже не попыталась удивиться, я была мясом, он – ценителем, он мог делать со мной все, что угодно. Я подумала, не собирается ли мистер Гарднер стать добровольным помощником государства – так по закону назывались те, кто предпочитал убивать мясо дома, в кустарных условиях. Такое мясо ценилось на базаре дороже, и я решила, что так оно было бы и не хуже. Я влезла на маленький круглый столик в прихожей, только сейчас заметила, что он почему-то стоял посередине, а не в своем углу. Мистер Гарднер ждал меня. Он надел очки и несколько раз медленно обошел вокруг столика. Потом достал тетрадку, ручку и долго стоял у меня сзади. Ну конечно – ему нужно переписать номер. Потом стал передо мной, его голова была на уровне моего живота. Наклонился ниже, начал рассматривать половой орган. Ничего неестественного в этом не было, мне было даже приятно, подумалось, как прав был тот человек, который придумал слово "ценитель". Пусть оценит. Мне стыдиться нечего, я следила за своим телом, я вкусная. Насколько мудр Закон – страшно представить, что мое тело могли бы есть под землей червяки, как это было в древние варварские времена, а не ценители с развитым вкусом. Мистер Гарднер взял карандаш и медленно воткнул его тупым концом в мою растительность на лобке. Сначала я инстинктивно дернулась руками, пытаясь закрыться, но тут же поняла всю неуместность этого движения. Мистер Гарднер даже не заметил. Он просто проверял, сколько на мне жира – карандаш быстро уперся в кость. Это движение повторилось несколько раз, затем он переложил карандаш в левую руку, а правой начал мне массировать лобок, большим и указательным пальцем. Правда, больно он при этом не делал. Мне вдруг захотелось, чтобы его пальцы опустились ниже, туда, где была Я, где Я ждала и ничего не дождалась от чиновника. Мне нельзя сопротивляться, я сопротивляться не буду, пусть пользуется... Нет, нельзя мясу ничего хотеть. Я больше не буду ничего хотеть. Я только буду хотеть быть вкусным мясом... Мистер Гарднер отошел от меня, еще раз окинул взглядом и коротко приказал слезть со стола. Я оказалась стоящей посреди прихожей. Ни слова не говоря, он вышел в соседнюю дверь, не было его довольно долго, я успела продрогнуть, да и обожженная клеймом часть ноги постоянно о себе напоминала. Вернулся он с резиновой дубинкой. Дубинка предназначалась явно для меня, здесь просто не могло быть ничего другого. Я сглотнула слюну, оставаясь стоять неподвижно. Я не успела испугаться. Даже когда мистер Гарднер обошел вокруг меня, постукивая дубинкой по своей ладони, я не боялась. Я не хотела бояться, я даже не закрыла глаза. Он стал передо мной, медленно размахнулся и вдруг резко ударил меня по руке выше локтя. Это было очень больно. Я не знаю, кто и когда придумал резиновые дубинки, это что-то сверхчеловеческое. Палка бьет только тем местом, которое прикоснулось к телу – дубинка бьет вся. Она как бы прилипает бесконечно долго, продолжая давить всей своей резиновой энергией. Мне никогда не было так больно, боль была очень резкая, оглушающая. Я начала падать, кажется, вскрикнула. Мистер Гарднер тут же еще раз сильно ударил меня по той же руке выше локтя. Я продолжала падать, возможно, он бил еще, я этого уже не помню. Очнулась я лицом в пол, рука болела невыносимо. Я вспомнила, что недавно страдала от боли в ноге – смешно, это ерунда, цветочки. Рука жила своей жизнью, там что-то переливалось, организм удивлялся и срочно требовал сам не знал чего. Перед моим носом оказались потрепанные тапочки мистера Гарднера. Он ткнул меня в плечо, я повиновалась и перевернулась на спину. Он смотрел на меня, я пыталась понять, что означает выражение его лица. Лежать было страшно, мне очень хотелось знать, что будет дальше. Я не знала. Я еще раз посмотрела на мистера Гарднера и инстинктивно сделала то движение, которое, наверное, делает молодая лошадь, как только понимает, что сбросить этого наездника уже не удастся, он сильнее, любые попытки только усиливают боль и растягивают время. Я слегка раздвинула ноги, откровенно приглашая мистера Гарднера. Он презрительно фыркнул и наступил ногой в тапочке мне на грудь. Перенес вес своего немаленького тела, в какой-то момент мне показалось, что мои ребра сломаются – но я выдержала. В правой руке у него была резиновая дубинка, он нагнулся, и, о Боже, взял меня за пальцы избитой руки. Поднял мне руку вверх. Я догадалась, что будет, но не могла в это поверить до последнего момента. Мистер Гарднер держал мою руку вертикально, ногой прижимал меня вниз, не давал пошевелиться. И методично начал обрабатывать дубинкой мою больную руку выше локтя со всех сторон. Как отбивную. Я дергалась от каждого удара, кричала. В какой-то момент он остановился и произнес какую-то фразу о том, что у него, к сожалению, кончился уксус. Я не поняла фразы, да мне было и не до этого. Я постаралась собраться, отделиться от своей руки. Не получается. Попыталась повторять как заклинание "Я – мясо", это совершенно нормально, что меня отделывают, как отбивную. Опять не получается... От очередного удара я потеряла сознание. Очнулась на полу, в той же позе. Сколько прошло времени – не знаю, рука лежала рядом как бы независимо от меня, розовая и нормальная ниже локтя и синяя с желтым до плеча. Пошевелить ей я не могла, боялась. Боль давила одним сплошным потоком. Сквозь пелену я услышала приказание мистера Гарднера: – Иди! Я поняла, но закрыла глаза, страшно было представить, что мне придется вставать. Однако не выполнить команду я не могла, во мне работало что-то механическое помимо меня. Я поднялась на колени, опираясь на пол здоровой рукой, другая повисла вниз неуправляемой веревкой. Я встала, боль ударила волной, я едва удержалась на ногах. Сообразила – больно руку прислонять к телу. Попыталась отвести локоть в сторону – получилось, кисть болталась, но так было легче. Я вышла из дома мистера Гарднера, вышла на нашу улицу. Вспомнила, как еще недавно не знала, куда деть руки – теперь с этим проблем не было. Правая была оттопырена в сторону и болталась, левой я держала равновесие. Шла как курица. Неужели как куриное мясо? От предвечерней прохлады стало легче, я обрела способность думать. Вдруг меня прожгло воспоминание детства, которое я успела забыть, но которое все очень просто объясняло. Как-то на переменке я случайно подслушала разговор мальчишек после их урока Закона, они что-то обсуждали и меня не заметили. Шла речь о вкусовых качествах мяса, о влиянии последних часов жизни мяса на вкусовые качества. Один задиристый доказывал, что он по вкусу сразу отличит мясо, которое долго бежало. Ему говорили, чтобы он не задавался и не лез сверх программы, программа учила ценить вкус мяса, которому долго было больно. Еще говорили, что бывает высококачественное мясо, которое убито без боли и без испуга. Я поняла. Мистер Гарднер меня просто готовил, готовил как ценитель. Моя избитая рука теперь представляла собой лакомый кусочек. Я попыталась возгордиться собой, но новая волна боли в руке не дала это сделать. Кажется, я даже согнулась, присела. Поднялась сама, пошла дальше. Я подходила к району бабобойни. Это совершенно особый район города, обычно мясо могут увидеть соседи или случайные прохожие, но около бабобойни жили те, кто видит мясо каждый день. Квартиры и дома здесь стоили дороже, ценился вид из окон. Бесконечные потоки голого женского мяса, которое обязано по Закону делать то, что ему прикажут. Здесь жило много кустарей, мимо которых мясо редко доходило до бабобойни. Я проходила мимо небольшого парка, скорее – скверика. Тут обычно собиралась молодежь со своими роликами и гитарами, мне предстояло пройти мимо шумной компании. Навстречу мне вышел неопрятный молодой человек с папиросой в зубах и запахом перегара. – Стой. Я остановилась и машинально произнесла: – Да, ценитель. Здесь мне стало стыдно, вторично за сегодняшний день. "Ценитель" был совсем юн, совсем щенок, я стояла перед ним голая, и он в упор рассматривал мои груди. Отшлепать бы его по попе – вряд ли он закончил школу, куда смотрит милиция... Усилием воли я прервала эту мысль. Меня не должно волновать, куда смотрит милиция. Меня не должно ничего волновать. Я – мясо. "Ценитель" осмотрел меня со всех сторон, презрительно плюнул и пошел через дорогу, где шла на бабобойню стройная молодая блондинка. Вероятно, она шла недалеко – слишком свежо смотрелось ее тело. Наверняка будет высший сорт, с завистью подумала я. Потом покосилась на свою руку. Мы тоже не лыком шиты. Посмотрим. Я совершенно не ожидала, когда начинающий ценитель развернулся и с размаха ударил меня ногой по заднице. Я упала лицом к ногам веселящейся компании, рука взорвалась новой волной боли. Упала неуклюже, раскорякой, и так и осталась лежать с разбросанными конечностями. Компания дружно хихикнула, мне четко послышалось и несколько девичьих смешков. Я в их годы была скромнее, хотя – акселерация, никому никогда не понять чувства следующего поколения. Смешки прекратились, они вернулись к прерванному разговору, я лежала, ничего не происходило. Подумав, я решила встать – ведь мной никто не командовал. Поднялась через левую руку, стараясь не смотреть на малолеток. Один из них махнул рукой – мол, убирайся. Я сделала шаг и остановилась, совершенно четко представив, что сейчас опять получу удар по заднице. Но меня не трогали. Я сделала еще шаг. Потом пошла дальше, уже увереннее. Голоса удалялись. Я подходила к бабобойне. На одной из дверей издалека виднелась табличка "Мясоприемник". Что за этой дверью – я не знала, об этом на уроках не рассказывали. Я была готова ко всему. На меня сразу набросятся, свяжут. Может быть, завяжут глаза. Может быть, выколют... Может быть, сразу вставят в мою нежную попку анусный крюк и подвесят к потолку. Может быть все. Но действительность превзошла все мои ожидания. Дверь за мной сразу закрылась, включилось несколько лампочек, и я увидела перед собой двух великолепных швейцаров. В форме, лощеные, вышколенные, с запахом одеколона. Я сначала подумала, что мне все это мерещится, что так быть не может. Но они вежливо поклонились мне, медленным движением пригласили войти. Их взгляды и жесты нельзя было трактовать иначе, как восторг от моей наготы. Они улыбались. Один из них поклонился и осторожно взял меня за руку, как будто приглашая на танец. Я сделала шаг навстречу, он очень вежливо, как большую драгоценность, поднял мою руку. Я ощутила прилив боли и только тут вспомнила, что эта рука избита мистером Гарднером. Но я не одернула руки, похоже, это были настоящие ценители. Они очень вежливо осматривали меня, казалось, даже не решались прикоснуться. Я стояла, как алмаз в хорошей оправе, меня начала захлестывать волна желания. Я вспомнила государственного чиновника, свои надежды у мистера Гарднера, мне вдруг стало стыдно, что я вела себя так по-глупому. Здесь, здесь прекрасные молодые люди. Мой взгляд невольно остановился на ширинке того, кто держал меня за руку. Очень хотелось броситься туда, выпустить на свободу содержимое. Я начала подрагивать. Второй, который был сбоку от меня, наконец, отвлекся от созерцания моей руки и произнес: – Сразу на конвейер? Первый улыбнулся, он вне сомнения чувствовал мой взгляд на своей ширинке. – Да нет, я думаю, пусть отдохнет. Мало ли. Прошу в эту дверь. Я пошла в указанном направлении, уловив сбоку от себя скептический взгляд напарника моего избранника. Я оказалась в уютной комнате, то ли спальне, то ли гостиной. Кровать, конечно, была – большая, как положено. Мягко работал телевизор, в углу просматривалась небольшая кухонька с барной стойкой. За занавеской – санузел. Сомнения меня не терзали, для начала я умылась. Увидела большой выбор духов, долго вынюхивала свои любимые. Попыталась смотреть телевизор. Становилось скучно. Ну почему никто не идет? Помечтать, что ли... Ничего другого не оставалось, и я собралась продолжить свои прерванные мечты о настоящем. Сначала получалось не очень, все-таки давала о себе знать рука. Потом успокоилась, начала себя ласкать здоровой рукой. Нет, не получается. Да пусть, наконец, придет кто-нибудь и возьмет меня! Дверь отворилась. Но вместо ожидаемого молодого человека в ливрее на пороге показался здоровенный детина в фартуке, испачканном кровью. – Пошли. Я машинально произнесла: – Да, ценитель. Мы вышли через другую дверь, которую я как-то сразу и не заметила. Оказались в огромном зале, наполненном криком, стуком, каким-то скрежетом, везде были красные лужи – кровь. Это был разделочный цех. Я посмотрела еще раз – увидела, что люди и движения сосредоточены вокруг полосы, которая начиналась недалеко от нас и уходила в какую-то даль. Конвейер. Я оглянулась. И открыла рот от изумления. Вдоль всей стенки, из которой мы только что вышли, находились уютные комнаты, то ли спальни, то ли гостиные. Все очень похожие. Полупрозрачные стенки! Во многих были видны обнаженные женские тела, которые улыбались, умывались, смотрели телевизор... Я поняла. Лишение жизни без боли и без испуга. Высококачественное мясо. Интересно, как их там убивают, в этих комнатах? Почему не убили меня? Не подошла? Ясно... Я – не высший сорт, меня – на конвейер. Детина взял меня за нижнюю челюсть, открыл и осмотрел рот. Зачем – не знаю. Другой рукой, не глядя, залез мне между ног. Глубоко, больно, но как-то настолько механистично, что я даже не успела подумать, что от этого, пожалуй, можно было бы и получить удовольствие. Я почувствовала скорее стыд и обиду – как они могли обо мне такое подумать? Я знаю Закон, нет там у меня внутри ничего лишнего, нет и быть не может, я порядочное мясо! Меня подвели к началу конвейера. Это был стальной лист, очень длинный стол, обильно смазанный каким-то жиром. В метре от края лежала с закрытыми глазами какая-то женщина. Да нет же, когда я привыкну, это лежит мясо, и я – мясо, и скоро я буду вкусным мясом, и эти люди помогут мне стать вкуснее. Без лишних слов я легла рядом с соседкой. Она даже не пошевелилась, не открыла глаз. Лежать было не очень удобно, попка елозила по скользкому металлу. К ногам подошел ценитель, не глядя на нас, достал откуда-то из-под стола кусок проволоки и больно скрутил нас за ноги, мою левую ступню прикрутил к ступне соседки. Было больно, но не очень, скорее было интересно. Потом он связал наши руки, чуть ниже локтя и за запястье. Я чувствовала дрожь и горячее тело соседки. Вдруг соседка дернулась, импульс передался мне. Какой-то странный, заглушенный, явно она дернулась не сама, дернулась следующая соседка, и волна возбуждения пришла ко мне по цепочке. Потом я почувствовала, что еду, скольжу. Мою соседку уносило куда-то вбок, меня тянуло за ней. Конвейер работал. Я даже не сразу сообразила, когда к моей правой руке и правой ступне прикрутили проволокой следующую. Руке было больно, но проволока сжимала ниже локтя. Мы рывками куда-то ехали, становилось даже скучновато. Расстояние до моей левой соседки увеличилось, наши руки выше локтя составляли почти одну прямую, ноги раздвинулись. Я решила опять помечтать о настоящем. Блин, ну не может же быть, чтобы такое беззащитное мясо никто не трахнул! Импульсы по цепочке стали ощутимее. Чувствовалось, как где-то что-то происходило, лежащее мясо дергалось, дергало всех, кто еще не добрался до точки. Может быть, это какой-то специальный секс для мяса? Я закрыла глаза. Очнулась от крика своей соседки слева, она кричала и дергалась, у ее ног возился детина с паяльной лампой. Точнее, между ее ног. Потом к ее голове подошел тот, кого я не видела раньше. Открыл поллитровую бутылку и насильно начал лить ей в рот, долго, пока ее крики не стали постепенно тише, потом перешли на хрип, потом на непонятные звуки. Уксус! Они сжигают уксусом голосовые связки! Вот почему здесь так относительно тихо, вот почему об уксусе вспомнил мистер Гарднер, когда я закричала. Мне стало страшно. Я молча смотрела, как моей соседке паяльной лампой выжигают растительность на лобке. В конце концов – чему я удивилась? Уксус как раз и создан для мяса. Волосы в тарелке быть не должны, я сама себе не враг, я хочу быть вкусной, я не хочу, чтобы мои волосы оказались у кого-то в тарелке и испортили бы ему аппетит. Подошла моя очередь. Когда паяльная лампа приблизилась, я ощутила ее тепло всем своим возбужденным органом. Огонь казался светящимся фаллосом, он горит для меня. Стало очень больно, но я не кричала. Человек у головы лил мне в рот уксус, но я стиснула губы, и он сильно не настаивал. Огонь не входил в меня, он как бы занимался любовной игрой, с каждым его приближением я ощущала волну очень сложных и запутанных чувств. Пожалуй, я смогла бы и кончить, но все вдруг прекратилось. Боль утихла, с ней немножко стихло и возбуждение. Потом осталась только неприятная ноющая боль и разочарованное возбуждение. Я разозлилась на этот огонь. Кожу таки пережгли, двоечники. Я часто думала, что самым моим лакомым местом будет как раз лобок, который покроется хрустящей корочкой. На который положат не горчичку – обязательно хрен, ярко красный на блестящей коричневой коже. А они что наделали? Ну, неужели нельзя было только волосы? Кожа покрылась волдырями и в нескольких местах треснула. Мне захотелось заплакать – вот так живешь, мечтаешь, хочешь быть вкусной, а потом кто-то одним неловким движением может все это разрушить. Из этого состояния меня вывели резкие дерганья соседки справа, которой прижигали не только лобок, но и весьма волосатые ноги. Ну, нельзя же так за собой не следить! Я поглядывала влево, ждала следующей операции конвейера. Моя соседка перенесла ее относительно безболезненно, может – не могла кричать, может – была в обмороке. Это вскрытие. Когда дошло до меня, это действительно оказалось не очень больно. Острым скальпелем разрезали живот ниже пупка, провели по бокам до ребер. Подняли брюшину, так, что пуп оказался у меня перед носом. Может это специально, чтобы я не видела, как меня будут трахать? Но брюшину просто отрезали ножницами. Я с интересом наблюдала за своими внутренностями. Я никогда не задумывалась, сколько там всего. Какие-то жилочки, шлангики... Вон то, явно, желудок. Вот это видно как бьется сердце. Раздуваются легкие. Интересно, а из моего ливера будут делать что-нибудь вкусное, или его просто выбросят? Не выбросят – он красивый. От созерцания собственных внутренностей меня отвлек вид ценителя, который только что вскрыл мне живот. Ценитель обедал, или, скорее, ужинал – сейчас должен быть вечер. Его еда стояла рядом с ним и подавала ему себя. Это была совершенно спокойная молодая девушка, аккуратно причесанная и умытая, одна рука у нее была зажарена. Я не знаю, как такое можно сделать, но, наверное, можно: положить основную тушу мяса рядом, а в печку засунуть только одну руку. Рука жарится, остальное мясо остается живым. Говорят, древние римляне умели даже готовить рыбу из трех частей – жареная, варенная, засушенная. Я читала, что рецепт утрачен, но, похоже, ценители на бабобойне знают свое дело. Еда стояла рядом с ценителем, держала на весу свою жареную руку, ценитель ее с удовольствием обгладывал. Потом попросил горчичку, жареная рука двинулась куда-то назад и вернулась с пальцем, сдобренным горчицей. Ценитель откусил, смачно хрустнул. Живая рука еды подала хлеб. Моя соседка слева дернулась очень сильно, и я поняла, что скоро и мне будет очень больно. У ее ног ковырялась чья-то голова, в руках у головы что-то крутилось и визжало как электродрель. Инструмент был явно включен в розетку. Когда он его вынул, я увидела, что это такое. Фреза крутилась очень быстро, была небольшая, около сантиметра в диаметре. Но когда он нажимал курок – фреза расширялась примерно до пяти сантиметров, продолжая при этом вращаться. Когда он сунул мне в попку эту штуку, я подумала, что до собственной смерти не доживу. Было жутко больно, вспоротые внутренности ходили ходуном и высыпались, я подпрыгивала всем телом. Я хотела закричать, но смогла вовремя сдержаться, мне почему-то совсем не хотелось уксуса в глотку. Он вынул из меня инструмент. Сначала я не ощутила никаких изменений, но потом почувствовала, что из меня льется много крови. Конечно, из мяса должна выливаться кровь. Он мне отрезал прямую кишку от ануса. Боль была какой-то новой, но скоро слилась с болью от обожженного лобка, вся "филейная часть" стала болеть вместе. Из меня лилось куда-то вниз, я становилась все легче. Вероятно, конвейер в этом месте был каким-то решетчатым, но я не могла это почувствовать, мои чувства уже не работали настолько точно, чтобы отличить попкой стальной лист от решетки. Я заметила, как моя соседка слева начала проваливаться куда-то вниз и при этом сильно тянуть меня за собой. Я почувствовала себя разрываемой, в то же время я была паровозом, я тянула за собой весь тот ряд мяса справа, который еще не дошел до моей точки. Стол из-под меня незаметно исчез, и я оказалась висящей на руках и ногах между своими соседками. Я поняла, что нас переворачивают. Мы постепенно двигались вниз и как бы назад, судя по всему, на предыдущий этаж. Висящая цепочка была довольно длинной, одновременно висело туш пять, не меньше. Это было той силой, которая тянула конвейер. Интересно, а как они запускают и останавливают конвейер? Или так и оставляют лежать на ночь? Ой – сейчас же вечер, вдруг они не успеют, и я останусь так висеть до утра? Интересно, провисевшее мясо оказывается вкуснее или нет? Отличил бы по вкусу тот задиристый одноклассник, забыла, блин, как его звали? Но цепочка двигалась дальше. Из меня начали вываливаться внутренности. Сначала было не больно, я даже наблюдала за разматывающимися кишками, видела, как вывалилась прямая кишка. Очень больно потянуло за горло и за обожженный лобок, мои внутренности оставались приделанными ко мне в этих двух точках. Я увидела свои легкие, удивилась, как я могу так продолжать дышать. Подумала о сердце (вот этом), правда ли я умру, если оно остановится? Подошел ценитель. Быстрым движением ножа отрезал мой ливер от моего полового органа. Боли я не почувствовала, хотя дышать стало сложнее. Мне в глаза бросилась картина. Я видела свой половой орган, свою щелочку, изнутри! Мне вдруг опять захотелось, чтобы туда вошел член (или хоть что-нибудь!) а я бы изнутри себя на него смотрела. Интересно, смогу ли я кончить в таком... в таком составе? Ценитель словно услышал меня. Он осторожно раздвинул мне половые губки, я увидела через себя довольно большую часть мира. Затем он вставил (о наконец-то!) туда что-то, мои губки закрылись. Это было что-то маленькое. Разочарование. Я догадалась, что это какая-то специальная промасленная бумага, чтобы губки не слиплись при жарке. Изо всех сил я постаралась потереться об эту бумажку. Кажется, у меня даже что-то получилось. Я решила кончить во что бы то ни стало, я шевелила обожженными мышцами, дышала висящими легкими, старалась не уронить сердце. На мой подвиг никто не обратил внимания. Быстрое движение ножа – и я увидела падающее сердце. Оно продолжало биться. Я не сразу поняла, что произошло дальше – картинка ушла в сторону, как в кино уезжает камера. А, у меня просто отрезали голову! Я видела конвейер со стороны, сверху, лежащие рядом туши. Попыталась найти свою – легко узнала по руке. Правы были французы, которые знали, что сознание живет еще около минуты после гильотины. Меня поставили на какую-то тележку, я даже почувствовала, как ухом касаюсь другой такой же головы. Стоп, а почему я решила, что я сейчас на тележке, а не на конвейере? Я – мясо, мясо – это вот, не от меня отделили тело, а от меня отделили голову! Я вспомнила о мистере Гарднере. Я попыталась вся уйти в избитую им руку, находиться только там, нет у меня ничего другого и не надо. Я – рука. Меня скоро с удовольствием будет есть мистер Гарднер. Пахло шипящим маслом. Сознание покинуло меня… Вернуться на страницу Коллег по порноперу, на главную 3fn.net - мой хостинг. Я им доволен. Марк Десадов EroBanners Network 468x60 EroBanners Network 468x60 Copyright © Публикация эксклюзивных материалов без согласия владельца сайта запрещена